Из древнейших сочетаний укажем еще простые люди и черные люди, такие именования особенно распространились в эпоху раннего средневековья; с XVI же века подобных им обозначений стало особенно много: давние люди, рядовые, тяглые, данные, дворовые, домачние, мелкие, нижние и т. д. Кроме того, при каждом упоминании подобных людишек употребляли совершенно другое слово — слово уничижительного значения: не мужи, а мужики — т. е. не именитые, а безымянные; знатные мужи, но черные мужики.
Вот в чем заключалось различие между высшими и низшими: в едином общем определении объединялись признаки знатного мужа, однако бесконечно дробился мир рядовых и безымянных мужиков, множился в десятках конкретных определений, распространялся по разным местам России в конкретных своих наименованиях, не всегда удачных, но обязательно оскорбительных: черные, худые... — нижние.
Противоположности социальных отношений сразу находили выражение в словесной форме. В грамоте князя Всеволода 1136 г. говорится о выборе в совет трех человек — «три старосты от житьихъ людей и от черныхъ»; черные противопоставлены здесь житьим (как бедные, недостаточные — богатым), потому что старое значение слова черный — "темный, зависимый, имевший обязанности, несвободный".
Лучший и особенно лѣпший в древнерусских текстах не имеют никаких антонимов, обозначаемые ими социальные отношения существовали в то время, когда «хорошему» противопоставлялось «лучшее», но никак не «плохое». Эти слова мы исключим из дальнейших противопоставлений, а сами противоположности в том виде, как представлены они в старых текстах, покажем на следующей схеме:
Последовательность переходов определяется четкой связанностью антонимов, но реально, в жизни, были какие-то более сложные отношения, потому что одни слова дольше бытовали в языке, другие — меньше. Великый, например, вступает в связь не только со своими ближайшими соседями по схеме, его связь идет дальше, к словам убогий и худый; так же и слово сильный, которое связано еще и со словом менший (правда, только в церковных текстах, из которых пришло и само сильный). И все же поступательный ход развития противоположностей эта схема показывает вполне удовлетворительно, а главное наглядно.
Каждая последующая пара антонимов как бы рождается из предыдущей, некоторое время сопутствуя ей в качестве стилистических вариатов. Добрый — простый обозначают почти то же самое, что нардчитый — простый, но чем-то они отличаются, поскольку известна еще и противоположность нарочитый — худый. Реальность всех этих пар может засвидетельствовать каждое устойчивое сочетание входящих в них слов, в котором сохранилось исходное значение корней. Сочетание от мала до велика связывает два слова нашей схемы, но одновременно указывает и направление противопоставления — снизу вверх, а не наоборот. Важнее все-таки верх, вершина, конец социальной лестницы, а не ее основание. Сочетание старший и младший также сегодня известно, оно означает «убогие и сильные мира сего»... Другие «противни» (как называл подобные пары А. А. Потебня) не сохранились в устойчивых сочетаниях, они распались, не оставив следов. Теперь об одном и том же человеке можно сказать, что он «добрый» и «простой», хотя в древних речениях эти определения не могли быть соединены (простый — "открытый", т. е. от всего свободный, тогда как добрый, напротив, перегружен «добром»). Представленная здесь цепочка антонимов создавалась несколько веков, однако к XVI в. она уже распалась. Нет больше цепочки, но возникают из вороха слов, обозначавших различающиеся по достоинству людские массы, вырванные из исторической последовательности самостоятельные пары: богатые — бедные, низкие — высокие, избранные — рядовые, славные — безымянные и т. д. Традиция накопления качеств прервана, возникли новые основания для классификации, однако древнее попарное противопоставление, восходящее к языческим временам, сохранилось.
Хорошо известно, что средневековой иерархии свойственны градации, она состоит из множества ступеней, незаметно переходящих одна в другую. Не оценочным словом, не определением, а точным термином (именем существительным) обозначается эта новая иерархия. Однако и в ней присутствует некий остаток древних понятий о старшинстве. Когда говорят, например, о боярах в сравнении с детьми боярскими, имеют в виду не старших и младших лиц одного рода, а ступени средневековой иерархии разного достоинства: дети боярские ниже бояр, как младшие ниже старших. Слово дети, как и другие слова того же типа (чада и т. д.), сохранило в своем значении древние родовые представления о том, что «дети» по своему достоинству ниже «мужей», а «мужи», в свою очередь, ниже, нежели «старейшие».
Так и в обозначениях по степеням социального достоинства оказывается, что современные понятия о рангах восходят по крайней мере к XVI в. Более древние отношения приходится восстанавливать на основании текстов и истории слов.
Что же касается нашей «цепочки», смысл ее ясен. До тех пор, пока в XV в. еще не определились новые понятия о противоположности низших высшему по унизительной для человека характеристике личной зависимости, на Руси продолжалось развитие образа, порожденного еще родовым бытом.
Суть этого развития в следующем. Верхний ряд обозначений указывает развитие представления, начиная с возрастных различий (в роде) через разные степени представления силы, которое непосредственно направлено к выражению богатства; при этом по мере развития понятия происходит сначала усиление данного качества и только затем переход в противоположность; ключевые слова тут старѣйший (значение развивается до степени старшинства, выражаемого словом вящий), сильный (до степени силы, выражаемой словом нарочитый, — в том значении, которое развилось особенно в XV в.) до слов добрый и, наконец, — житий как выражение первой стадии представления о богатом.