Но есть и еще одно обстоятельство, сближающее «чистое поле» вокруг Азова с былинным «чистым полем»: чистое поле свободно от ногайской орды, т. е. от степных кочевников. Связь «поля», а затем и «чистого поля» с восточными кочевниками всегда явно или скрыто выражается, даже для фольклорных текстов она обычна, например в заговорах: «Пойду в чистое поле, в восточную сторону». Чистое поле почему-то всегда оказывается на востоке, кроме того, оно всегда — граница. В «Повести о Горе-Злочастии» молодец сначала попал «на чужу страну, дальну-незнаему», а затем, возвращаясь «на свою сторону», т. е. на родину, столкнулся с Горем:
Как будет молодец на чистом поле,
А что злое Горе наперед зашло,
На чистом поле молодца встретило,
Учало над молодцем граяти,
Что злая ворона над соколом (Горе, с. 46).
Если принять во внимание, что дальше говорится и просто о «поле» за «быстрой рекой», станет ясно, что в приведенном отрывке «чистое поле» представлено как межа, грань, место, на котором возможно столкновение с бедой, стычка с врагом. Ведь пока молодец находился на чужой стороне, за пограничьем, Горе его не донимало, хотя с ним приключались всякие беды.
Таким образом, после XII в. мы обнаруживаем чистое поле как продолжение древнего слова поле, скорее всего, потому, что само поле получило новое значение — "ровное безлесное пространство (обычно засеваемое по весне)". Это бытовое значение связано с хозяйственной деятельностью крестьянина. Героический смысл «поля», восходящий к легендарным временам пограничья, все чаще оказывается связанным с сочетанием чистое поле. И украинские выражения типа в чистім полі три тополі, и белорусские сказочные вроде у чыста поля паглядзеў выражают идею открытого пространства вообще, а не места поединка. Русский, украинский и белорусский по крайней мере до XIII в. развивались как один язык (древнерусский), поэтому можно полагать, что исходное значение нашего сочетания "открытое пространство" все это время и было основным, а чистое поле как "пограничье" оставалось поэтическим сочетанием, со временем утвердившимся только в русских текстах.
Развитие поэтических средств в произведениях устного творчества продолжалось неустанно. Если бы былины в своем нынешнем виде сложились еще в Древней Руси, как считают некоторые ученые, чистое поле означало бы только "открытое место"; если бы они сложились к началу XV в., как считают другие, устойчивое сочетание чистое поле имело бы одно значение "порубежное открытое место"; третье значение этого сочетания, которое на самом деле и дошло до нас, в своем развитии исходит из первых двух, но возникает не ранее конца XVI в., когда былина окончательно сложилась как жанр. На всех этапах развития значения сочетания внутренний его смысл сохранялся неизменным: чистое поле — промежуточный мир, в пределах которого герой и его противник равны друг перед другом и перед судьбой. Поэт К. Ваншенкин сказал:
«Выраженье в чистом поле
Задевает до сих пор,
И глаза слепит до боли
Нашей юности простор».
Мы заметили, что сказочный герой «чистому полю» предпочитает «белый свет». Чистое поле — это пограничная полоса, рубеж, на котором героя ждут испытания. Поле — первоначальное обозначение такого рубежа — знает и сказка: «в поле съезжаются — родом не считаются», т. е., другими словами, в бою не считаются с родовыми отношениями, с родством. Выражение странное, если учесть, что в древности поле как раз и было родовой границей. Поэтому можно полагать, что в волшебную сказку пословица попала довольно поздно, в эпоху разложения родовых отношений. В общем же поле в сказках почти не встречается, обычно герой просит: «Пусти меня ешшо по белу свету погулять!» — совсем не так, как герой былины. Обстоятельства его жизни складываются таким образом, что он вынужден гулять за порогом своего дома, вдали от родичей, во враждебном мире. Это и есть белый свет.
Родственные славянским языки показывают, что значение слова свет близко к значению слова поле: "нечто светлое, белое, открытое". В древнерусском языке можно отметить постепенное расширение значения слова, связанное с развитием интеллектуальной сферы деятельности.
Свѣтъ — это "лучистая энергия (воспринимаемая зрением)"; отсюда родство слов зоря, зорище и зоркий, зрѣти. Русские крестьяне говорят о слабом зрении: «свет потерял», «свет у меня плохой». Поэтому слово свет, обозначающее результат зрения, постепенно приобретает значение "то, что познано, узнано", ведь и видѣти связано с вѣдѣти ("ведать, знать"). Древнерусский писатель середины XII в. Кирилл Туровский, говоря о Еве, познавшей мир с помощью дьявола, противопоставляет прародительницу рода человеческого истинным христианам: «Она бо от змия свѣтъ прия, вы же от ангела слово слышите» (Кирил. Тур., с. 14). Владимир Мономах, а позже и Кирилл Туровский говорят о семь свѣтѣ, противопоставляя его вѣчнѣи жизни, и в этом противопоставлении, совместившем языческие представления о свете и христианские мечты о жизни (до конца XII в. слово жизнь употреблялось обычно в сочетании вѣчьная жизнь, обозначавшем предполагаемую жизнь после смерти), ясно просматривается потаенный смысл слова свѣтъ. Свѣтъ — это мир, который виден и потому может быть познан. Лишь после XII в. придет на Русь характерное для церковных писателей и заимствованное из Византии противопоставление «сего свѣта» «тому свету», однако в Древней Руси этого противопоставления еще нет. «Свет» существует только здесь, на земле, он конкретен и пространственно ограничен, он очевиден.