Мир человека в слове Древней Руси - Страница 120

120

В XI в. слово водець означает "наставник в благом доме", это перевод греческого hēgemón; слово употреблялось редко и в русском языке не привилось. Чуть позже возникло слово водитель — сначала также "проводник" или "поводырь", а в XIV в. в том же значении, как бы сменяя последнее слово, отмечается водникъ. Все эти новообразования были неудачны, ибо слова слишком конкретны по своему значению при том, что усложнены по форме. Тем не менее последовательное возникновение их помогает слову вождь освобождаться от исходных слишком частых прямых значений, которые переносились на новые слова. Одновременно с тем возникали и более точные именования собственно проводника; уже в древнерусском переводе «Пчелы» XIII в. проводникъ — "поводырь слепца"; в переводах с греческого появилось и странное слово прѣдивожь: «Поставять воеводы воемъ предвожа» (proēguménus tu laú; duces — Срезневский, II, стб. 1634), а это уже определенно предводитель в бою, военачальник. Сочетание предводити люди встречается и раньше, в переводе «Пандектов» XII в.; это выражение также калька с греческого. Но каждое новое слово, сложное образование с суффиксом, заканчивало тем же: получало значение, близкое к понятию «вождь»: водитель "вождь" дается в переводе гадальных книг «Лунника», проводникъ, обозначающий такого же руководителя, употребляется в «Житии Стефана Пермского», прѣдивожа "вождь" — в «Степенной книге»: «Аще же ни единъ князь сего не сотворилъ преже мене, предивожа да явлюся имъ» (Срезневский, II, стб. 1631). Попутно возникают и другие слова, например руководьць (1415 г.) и руководитель (XVI в.) "наставник в деле". Некоторые из этих слов сохранились и ныне, но ни проводник, ни руководитель, несмотря на всю важность обозначаемых ими понятий, все-таки не равнозначны слову вождь.

В жизни постепенно складывался образ такого руководителя, который идет впереди (предивожа) и действует не просто руками (руководитель) или одной головой (голова, глава), но порывом, энергией силы, внушенной ему богом. Это вождь, который ведет за собою вперед, всегда и только вперед. Народное представление о настоящем вожде, по-видимому, жило постоянно, и по оценочным определениям более поздних слов легко определить его суть. Не ранее XVIII в. возникли слова вожак и главарь, но главарь характеризует именно то, что, в отличие от положительного по смыслу слова вожак, оно несет отрицательную оценку: в народном языке разведены по разным полюсам обозначаемые этими словами типы двух «руководителей» — народный вожак и главарь шайки. В результате взаимодействия книжной традиции, богатой кальками с греческого, и народной из представления о вожде постепенно уходят в сторону бытовые подробности рядового предводителя — так рождается слово вождь, столь важное для каждого народа, сплоченного общей идеей. «Вождь» — такой же всеобщий символ единения в годы борьбы, как и «держава» в мирные годы.

Из давних времен доходит до нас сокровенный смысл словесного русского образа, который никогда не изменяется, а только в поворотах значения приноравливается к обстоятельствам жизни, это образ ведущего вперед, но не образ того, кто стоит над тобою.

СЛОВО ДРЕВНЕЙ РУСИ (вместо заключения)

В природе ничто не возникает мгновенно и ничто не появляется на свет в совершенно готовом виде.

Д. И. Писарев.

Тему книги невозможно исчерпать до конца, ее можно разрешить частично — на тех примерах, которые были изложены.

В древнерусскую эпоху (X—XII вв.) происходило своеобразное «расширение текста»: от отдельного слова-мифа, древнего слова, путем подстановок, замен, изъяснений возникали легенды, сказания, мифы — произведения, которые донесли до потомков смысл древних слов, синкретичных и емких, и вместе с тем создали основу для новых понятий. Древние словесные образы постепенно наполнялись новыми признаками, сменялись более точными и строгими наименованиями понятий о человеке и мире, в котором он жил. И всегда это происходило в обстановке конкретной деятельности человека и его устремлений.

В XV в. средневековый писатель уже способен был различать иерархическую последовательность тех однородных понятий, которые к этому времени образовались. Достаточно вспомнить хотя бы описание возвышения Тамерлана в повести начала XV в. И таких «сводных» описаний в литературе этого времени много.

К XV в. все многообразие терминологических обозначений, иногда многозначных и часто дублирующих друг друга, противоречивых и сложных, как противоречива и сложна была жизнь, которую эти термины отображали, — это море слов постепенно достигло некоторого равновесия, чем была создана основа для новой, на этот раз уже подлинно русской традиции.

В нашей книге доминантные для социальной жизни Древней Руси понятия описаны аналитически, одно за другим, при этом «внутренний образ» древнеславянского слова как бы вел за собой в последовательном выражении новых понятий о мире и человеке. Теперь нам следует собрать их все вместе — в том перечне, который полнее всего соответствует именно древнерусской эпохе.

За словесными обозначениями, причудливо изменяющими свои формы и значения, мы можем проследить постепенный переход от подсечного земледелия к пахоте со всеми хозяйственными последствиями этого важного шага; разложение родового строя и формирование соседской общины, надолго ставшей основной единицей русской государственности. Для Древней Руси важен уже не род, но племя, наследники прежних родов. Одновременно, благодаря двойственности обозначений, возникает (как непременный фон) понятие высокого стиля о семени и о коленах — понятие, которое в точности повторяет ключевую народную мысль о роде-племени человека. И в дальнейшем, постоянно раздваиваясь, пройдут в истории нашей мысли эти две линии понятий или представлений: одна — конкретная и простая, другая — «повыше», постоянно отстраняясь от первой, всегда абстрактная, хотя и о том же самом.

120