Мир человека в слове Древней Руси - Страница 19

Развитие общественных отношений несколько изменило ситуацию: близким мог оказаться и ближний, рядом находящийся человек, готовый помочь и утешить. «Сердоболя» превращался в сердобольного, «искрь» — в искреннего заступника. Поэтому уже к концу X в. в Болгарии, а к середине XII в. и на Руси происходит окончательное замещение слов искренний, сердоболя или присный на ближний; старые слова в связи с этим могли выступить и в других значениях. Происходило это, нужно думать, опять-таки не без влияния греческих понятий: смысл своих семейных и человеческих в широком смысле отношений соотносили с тем, о чем повествовалось в священных текстах. Таким образом и произошло расслоение прежде единого представления о ближнем на два: в качестве близкого стали понимать как родича (для греческого syggenes), так и ближнего своего (для греческого plēsíos).

Иногда возникала необходимость уточнить греческое слово каким-либо определением, потому что славянский переводчик воспринимал многозначность слова, употребленного в оригинале, а его собственная житейская практика допускала двоякое толкование понятия. Греческое syggenéusin переведено в одном тексте как «ближикамъ или своимъ даяти» (Кормчая, с. 218); в другом, также очень раннем переводе, — как «ужичьнымъ и съроднымъ» (Срезневский, III, стб. 1166). Ужики — те, кто повязан общими узами (корень у него тот же, что и у слова узы); этот словесный образ пришел из византийской литературы и не привился на Руси.

Syggenḗs означает "свойственный от рождения", "сродный" или "однородный", но прежде всего — "родной"; оно и передается как ужики во всех первоначальных переводах, и лишь сотни лет спустя заменяется словом сродникъ — словом того же значения и «образа»; совместно рожденный, одного рода (Ягич, 1902, с. 420—421). В XII в. на Руси слова ужики и сродники часто заменяют друг друга, особенно в оригинальных текстах, но также и в компилятивных — составленных из разных и разновременных переводов. В сочинениях Кирилла Туровского они, как правило, смешиваются; Туровский часто пользовался источниками разного происхождения, даже запрещенными церковью апокрифами. Известно, что съродники появилось не ранее XII в. (Слав. Апостол, с. 76, 214; Ягич, 1902, с. 94; и др.), т. е. именно тогда, когда рода как такового уже не было, и слово это обозначало человека близкого, но не родного. Сравнивая русскую и болгарскую версии одного и того же текста, обнаруживаем такую последовательность: в русском тексте — ближний (Пчела), в болгарском — всегда съродникъ. Но русское ближьнии может соответствовать и болгарским словам искрьний или братъ (Пандекты). Только ужики и ближики употребляются в «Печерском патерике», иногда чередуясь по спискам. Во всяком случае слово ужика на месте греческого syggenḗs известно уже в самом первом и кратком переводе Евангелия (Ягич, 1884, с. 42), его охотно используют и другие южнославянские переводчики. Некто повелел «Никомиду и Никандру, ужикома своима, Дидуменинома, сестры его братучадома...» (Хрон. Малал., VIII, ст. 3), в этом тексте названы ближайшие родственники, причем по женской линии. Ужики и ближики одинаково упоминаются в текстах Иоанна Экзарха, которому подражали писатели Киево-Печерского монастыря, считая его своим учителем словесности (Колесов, 1977).

В древнерусских текстах соединение степеней близости происходит по другим линиям: «Ужики же и друзи твои» (Кирил. Тур., с. 26), «друзи мои и ближники» (Хож. игум. Даниил., с. 24), сочетания другъ и ближикъ, ближние и любимые очень распространены, и для них характерно то, что понятие ближнего возводится на уровень «друга», не «родича». Происходит это постепенно, по-разному, возможно, в частности, временное возвращение к прошлому: в выражении «да отпустяться грѣси родителма и ближнимъ моимъ» (Патерик, с. 4) явно просматривается такое отношение к ближнему, какое свойственно было временам князя Игоря. Ближние — только родственники и друзья еще и для Даниила Заточника в конце XII в.; «друзи же мои и ближнии мои, и тии отвръгошася мене», — говорит он, повторяя (и неоднократно), что прежде, чем жениться, следует «спрошатися зъ ближними своими» (Дан. Заточник, с. 19).

«Ближики» всегда свои, мои, наши, они никогда не могут быть «чужими». Ближний, как более общее название, может употребляться и при обозначении более отдаленных отношений, во всяком случае, при противопоставлении дальним: «Яко и ближнии мои стыдяться мною, яко же чюжь быхъ», — говорит Кирилл Туровский (Кирил. Тур., с. 37—38); также и господь озаряет «своею благостью далнимъ же и ближнимъ» (Жит. Авр. Смол., с. 17), и т. д. Нет еще четкой разницы между близким и ближним, но уже ясно, что вместо прежнего различающего их признака по родству, по искренности приходит признак новый — размещение в пространстве, по месту: кто ближе к тебе, тот и близок. «И събравъ дружину свою, близкы» (Флавий, с. 216) — с полным правом переводчик уточняет здесь понятие о дружине, упоминая о самых близких предводителю людях. Счастье подобно стрелку — говорит переводчик афоризмов «Пчелы», — иногда попадает в нас, иногда же — в ближайшего соседа («овогда же на прилежащая ближняя», с. 177). Хорошо известны слова киевского князя Святослава, который разгневался на Всеволода Большое Гнездо: «Кто ми ближни — тотъ добръ!» (Ипат. лет., л. 216, 1180 г.) — только тот и хорош, кто близок. Такое расширительное представление о близости отношения, а не родства развивалось и дальше: «Възлюби ближняго своего, яко и самъ ся — не иже есть по роду ближнии, нъ всякого живущаго въ вѣрѣ христовѣ» (Прол. поуч., с. 24). Ближний — это тот, кто «сидит ближе всех и к хозяину, и к владыке» (Есфирь, I, ст. 14).