Мир человека в слове Древней Руси - Страница 44

Таким образом, свобода и собственность в прошлом — слова одного корня, но эти слова выражают представления о личной свободе на разных полюсах социальной эволюции. Потребовалось несколько столетий для того, чтобы в семантике различных однокоренных слов последовательно отложилось значение собственничества «свободы»: свобь/собь — собьство — собьствьн(ный) — собственность. Параллельно этому изменялось и представление о «свободном».

Представление о члене рода, нашедшее выражение в слове особь, постепенно сменяется более точным определением сути дела, но лишь с начала XVIII в. появляется новое слово, сменившее старое особь, которое обозначало хоть и самостоятельного человека, но обязательно в границах рода. Появилось слово особа "персона, личность", уже в современном понимании — как индивидуальность, как такая «особь», которая может прожить и вне рода, стоять сама по себе (о собѣ). В период развития различий между словами особь, особа употреблялось и слово свобода, которое также имело иной смысл, чем ныне. К этому добавим, что от «времен собства» сохранилось и сочетание имя собственное (означавшее буквально: личное имя свободного члена рода, которое он носил по велению этого рода как личный знак своего достоинства). Слова собь или особь еще не имели значения "собственность", но известно было собинаˊ — личное имущество каждого члена, которым он и выделялся среди остальных. Очень долгое время даже и в средние века не употреблялось отвлеченное имя собственность, потому что личной собственности по существу не было: была «собина» как общее владение рода, но возникали и новые формы владения, каждый раз получавшие свое особое название. Из самых общих таких названий, кроме добро, можно назвать имѣние, имущество и др., связанные с корнем глагола иметь. Иметь значит "владеть по праву захвата (принимать или отнимать, присваивать лично себе в результате какого-либо действия)". Таково типично феодальное представление о собственности, отличной от собственности рода, от общего достояния всех свободных людей; поэтому актуальным стало имение, а не собина.

Просматривая древние славянские переводы начиная со старославянских, обнаружим, что славянское слово свободь всегда связано только с одним греческим словом eléutheros "свободный, вольный, независимый". Именно это соответствие представлено в самых ранних текстах. Краткому прилагательному свойственны также и признаки имени существительного; называя свободное лицо, оно вместе с тем ограничивало пределы свободы именно принадлежностью к роду, определяя признак, существенный для особи. «Свободь» — это особь в границах «собины»; свобода лица при таком понимании не выходит за пределы рода, сущность свободы лица и состоит в его принадлежности данному роду. Род обеспечивает свободу своему члену, но до известных пределов. С самого начала свободь — социальный термин. Свободьнъ — отвлеченное прилагательное, образованное от имени, — было известно уже в древнерусском языке, «Русская Правда» отдает предпочтение именно ему.

Свобода обозначает свободное состояние, но также только в границах своего рода, как и независимость, оно соответствует греческому eleuthería "свободное состояние", но вместе с тем и "вольность" и даже "разнузданность". Последние значения греческого слова перешли и в славянский язык, но гораздо позже, уже за пределами древнерусской эпохи.

Абсолютную независимость человека от власти рода наши предки понимали как разнузданность и своеволие, ничего общего со свободой не имевшие. Только изгой, изгнанный родом, обладает подобной свободой, но ничего хорошего от этого и сам он не получает. Летописи рассказывают о нескольких таких неудачниках, лишенных поддержки рода, об их горестной судьбе. В сущности, и Даниил Заточник, имя которого мы часто упоминаем, такой же изгой, лишенный «собины» в своем роду; все его устремление заключается в том, чтобы пристроиться к чужой «собине», желательно сильной и властной, достичь какого-либо положения, приемлемого по представлениям средневекового общества; стать монахом, дружинником, купцом или хотя бы захудалым владельцем, удачно женившись (Романов, 1947). «Добру бо господину служа дослужится свободы, а злу господину служа, дослужится болшиа работы», — говорит Даниил (по некоторым спискам: слободы); «и повелѣ Данила свободити от горкаго заточения» (Дан. Заточник, с. 177). До сих пор спорят ученые, был ли Даниил действительно заточен, или отсутствие свободы он воспринимал так, как и должен был воспринимать это средневековый человек: отбился от рода, остался без места и горько тоскует. Во многих текстах глаголы свободитися или освободитися соответствуют греческому слову со значением "освободиться" или "оправдаться", и притом обычно в сочетании со словом работа "рабство": освободитися работы (Кормчая, с. 170). Вместе с тем могла возникать и связь с греческим словом apallássō "удалять, изгонять, отпускать, увольнять": свобожаеши в переводе «Златоструя» (л. 32г) по некоторым спискам превращается в пращаеши, т. е. "извиняешь, отпускаешь". Прилагательное свободный, т. е. "освобожденный от чего-либо, оправданный, отпущенный", может быть употреблено по отношению к словам мужь или совесть, т. е. к чему-то большому в границах еще более крупного — к совести человеческой личности, к обществу мужей и т. д.

Понятие свободы в древнерусских переводах вообще несколько неопределенно, потому что свободу русич понимал своеобразно: как личную гарантию в границах «своего» общества. Поэтому греческое aneléutheros "низменный, низкий, неблагородный", даже "скаредный, корыстолюбивый" в «Пчеле» переводится как несвободный: «Татьба имѣние несвободно есть, а въсхыщение безъстудно» (с. 213), это должно значить примерно следующее: кража — богатство (или: владение) низменное, а грабеж — постыдное. Имѣние означает "захват, похищение"; такое «хватание» всегда осуждалось древним родом. Из общего смысла афоризма в передаче на древнерусский вытекает, что свободное возвышенно, не является корыстным, освящено благородством. Именно таким и должно быть представление о свободном члене рода.